Осторожно: Дети! (Рецензия)

В 2006 г. московский режиссер Григорий Лифанов поставил на сцене Севастопольского академического русского драматического театра им. А. В. Луначарского спектакль по одноактной комедии-шутке А. Пешкова (М. Горького) "Встреча", написанной в 1907 г. Здесь он называется "Осторожно: дети!" и на афише имеет подзаголовок "Жизнь и нравы русской олигархии. Век 20-й". "Этот спектакль для меня - попытка разобраться в особенностях русского предпринимательства и влияния на него нашей российской ментальности. Пусть нам порой не хватает ума, предпринимательской жилки, сдержанности и образованности и еще многого другого, пусть... Но, при всем этом, как обаятельны персонажи, даже наши бизнесмены-неудачники - какие все наивные, озорные... как дети!" - сказал Г. Лифанов в одном из интервью. Хочется рассказать об этой театральной шутке именно сейчас, когда театр готовится к празднованию столетнего юбилея. За свою долгую историю он видел много известных режиссеров, и сам Григорий Лифанов выпустил здесь четыре постановки.

Художественное оформление спектакля осуществили Борис Бланк и Ирина Тарасова.

Согласно авторской ремарке, события пьесы происходят "в помещении для пассажиров первого и второго класса на маленькой станции в пяти верстах от заштатного города Верхнего Мямлина". Перед нами - перрон с ажурными перилами, слева - вокзальный буфет с подозрительно пляшущими буквами в названии, над перроном висят, слегка покачиваясь, лампы, в правом углу - часы, на которых всегда половина девятого. Стрекочет сверчок, негромко щебечут птицы. Возникает ощущение жаркого летнего утра, когда ленивая дремота словно разлита в воздухе.

Действие начинается за несколько минут до начала спектакля: неторопливо, вразвалочку выходит сторож Быков и нехотя начинает подметать. Это молодой, небрежно одетый парень в грязно-розовой рубахе, мешковатых штанах и картузе. На его невозмутимом лице - выражение сонной одури. По перрону из кулисы в кулису так же медленно проходит деревенская девица. Звенит третий звонок. Лень шевелиться и молодому сторожу, роль которого исполняет Александр Порываев. Режиссер значительно увеличил его роль и ввел ряд других, вроде уже виденной нами девицы, здесь она имеет имя - Марфа. А двигаться нашему герою приходится: надо наладить свет, который внезапно погас - как раз, когда появились главные герои - Костя и Типунов, сговариваясь, как бы перехитрить Мокея Зобнина. Начальник станции доложил, что поезд прибывает по расписанию. Это очень важно для всех: ведь поездом едет князь, у которого купцы хотят купить лес.

Сюжет пьесы незатейлив: торговая "олигархия" терпит крах в своих притязаниях на лес князя Свирь-Мокшанского. Представлены две соперничающие группировки - Зобнина и Кичкина. Первого поддерживают племянник Костя и сестра Татьяна, второго - племянница Марья и Типунов (который впоследствии признается в самостоятельном желании приобрести лес). В спектакле интересны взаимоотношения и типажи героев и те ухищрения, к которым они прибегают, еще не зная, что их попытки добиться леса бессмысленны. Персонажи обладают некоторыми масочными и карикатурными чертами. В ожидании князя они исполняют самобытный вариант commedia dell'arte в русско-казачьем варианте. В музыкальном оформлении спектакля, автор которого - Борис Люля, важная роль отведена народным русским и казачьим распевам. Благодаря заведующей музыкальной частью театра Екатерине Троценко актеры всегда поддерживают вокальную форму.

В спектакле используется ряд своеобразных лацци, ярких и запоминающихся. Для театроведов классическим толкованием термина "лаццо" является толкование Андреа Петруччи, данное им в трактате "Об искусстве играть спектакли, как разученные, так и импровизированные" в самом конце XVII в. "Лаццо, - пишет Петруччи, - это не что иное, как какая-либо шутка, острота или метафора, выраженная словами или действиями".

За кулисами невидимый хор затягивает народную песню, и под ее унылые звуки Быков выносит стремянку, забирается на нее и чинит лампу. Яркий свет заливает сцену и тут же снова гаснет. Огорченный сторож присаживается на стремянку, задумавшись, машинально тянет за свисающую с лампы проволоку, и свет включается! Белозубая улыбка озаряет лицо недоумевающего Быкова, и он догадывается - надо что-то прикрепить к проволоке. Пытается дотянуться до стоящего на земле ящика с инструментами, но он слишком далеко. Тогда догадливый сторож пытается сделать это с помощью веревки, которой подвязаны его штаны. Одной рукой он тянется к ящику, другой поддерживает спадающие штаны, достает кувалду, подвешивает ее к проволоке - свет загорается. Кинув довольный взгляд на лампу, сторож удаляется. Выходит снова с миской каши и неторопливо ест. Но не успевает дойти до двери в правой части сцены, как вдруг видит: упрямый свет опять не горит! С набитым ртом сторож недовольно бормочет и приближается к лампе, намереваясь поступить с ней самым решительным образом, а свет тем временем сам собой включается. Ошарашенный Быков видит, что это происходит при его приближении на определенное расстояние, и начинает играть с лампой: отойдет - она погаснет, подойдет - включится. Дразня ее, он то горделиво выбросит в ее сторону руку с деревянной ложкой, то вильнет бедром. И вдруг, потянув за проволоку, понимает: коварная лампа перестала слушаться. Свет гаснет, опечаленный парень садится на скамейку, продолжая уныло жевать... А свет, словно играя с ним, включается! Тогда Быков пытается зафиксировать то положение, в котором ему удается перехитрить свет: заглядывает под скамейку, присаживается на ее край, едва не пускается вприсядку... За его ухищрениями, кажется, можно наблюдать часами. Из спектакля в спектакль А. Порываев повторяет набор заданных действий, но реакция его героя всегда настолько искренна, что "игра со светом" сразу же создает атмосферу зрелища, которое никогда не надоедает.

Появившийся начальник станции видит, что свет по-прежнему не горит. С изумлением он наблюдает за странными телодвижениями Быкова. И не знает, за что взяться в первую очередь: то ли вразумлять нерадивого сторожа, то ли увещевать Марфу, которая отказывается подметать перрон, потому что должна ставить самовар. Тут выясняется, что Быков не перевел стрелку на путях, и, бросив бесплодные попытки заставить включиться хитрую лампу, наш герой стремглав уносится со сцены, оставив нас в компании подошедших Кости Зряхова, Мокея Зобнина, его сестры Татьяны и певца Семена, приглашенного специально ради встречи гостя.

Согласно указаниям автора, выглядят герои так: "Мокей Зобнин - лет пятидесяти, вертляв, боек и мечтателен. Иван Кичкин - стар, тучен и нездоров. Пётр Типунов - сладкогласен и миролюбив. Костя Зряхов - юноша пухлый, говорит пренебрежительно, с неожиданными оттяжками".

Роли в постановке театра им. Луначарского исполняют: Зобнин - з. а. Украины Анатолий Бобер, Кичкин - з. а. Украины Виталий Полусмак, Типунов - Юрий Корнишин, Костя - Андрей Бронников. Герои Ю. Корнишина и А. Бронникова внешне совершенно попадают в авторский рисунок. Костя в исполнении Андрея Бронникова - розовощекий и щеголеватый парень с копной завитых русых волос, тоненькими закрученными усиками и томным взглядом. На нем галстук-бабочка, белый пиджак, белоснежная рубашка, узкие полосатые брюки, франтоватые сапоги на каблуках. А. Бобер, исполнитель роли Зобнина, моложе своего героя и обладает мощным темпераментом, а В. Полусмак и впрямь немолод, лысоват, худощав. Они, в отличие от Кости, одеты, как и подобает солидным и немолодым деревенским купцам - в кафтанах, картузах и сапогах. Зобнин - невысокий, кряжистый, с выбивающимися из-под картуза прилизанными длинными волосами - свирепо вращает глазами и развивает бурную деятельность.

Мы увидим и двух дам: "Татьяна Зобнина - дама вдовая, дородная, двигается неохотно. Марья Викторовна - девица бойкая и живая". Именно такова внешность героинь Ирины Демидкиной и Ольги Лукашевич. Татьяна гладко причесана, ее приятное лицо портит выражение постоянной озабоченности, на ней яркое фиолетовое платье и пестрая шаль. В руках у нее - каравай на подносе. А Марья одета в легкомысленное ярко-красное с зеленой отделкой бархатное платье, на ней слишком много косметики, вычурная высокая прическа с кудряшками и шляпка с цветами - мы узнаем, что героиня О. Лукашевич считает себя образованной светской девицей, говорит по-французски.

Колоритна и внешность "певуна" Семена: С. Санаев пародирует облик спившегося певца-баритона. Толщинка придает тучность его высокой фигуре, нос его красен, взгляд мутен, на видавшем виды фраке - отпечаток чьей-то ноги чуть пониже спины, в руках - ноты.

На секунду замерев, члены живописной группы разбегаются по сцене и занимаются приготовлениями к встрече князя. Для него заготовлена провизия, которая не помещается на слишком маленьком столе, для него все жители готовятся проявить свои таланты.

Пока Татьяна хлопочет по хозяйству, Мокей репетирует с Костей приветственную речь. Кокетливо моргая, юноша механически пробалтывает слова, что очень не нравится Зобнину. Он сам учит Костю: лицо его озаряется вдохновенной улыбкой, глаза горят, рука совершает плавный жест, показывая "всю ширину этого края". Нерадивый Костя сперва сопротивляется, но, увлеченный показом Мокея, начинает делать успехи. И под их широкий и синхронный жест из кулис медленно выезжает огромный стол, который с натугой катит Быков. Брат с сестрой громогласно переругиваются по поводу предстоящей встречи князя: Мокей убеждает Татьяну "выглядеть покрасивше" и подать князю "можжевеловой и рюмку побольше", она пытается спорить.

Свое слово о том, как стоит принимать высоких особ, вносит многоопытный Костя. Безобидный по пьесе спор - бургундское или кагор подали следователю - в спектакле приобретает размах и драматический накал. Повторяя свои реплики по три раза, упрямые и вспыльчивые герои буквально сталкиваются крепкими лбами, и сквозь зубы злобно цедит Мокей: "А ну-ка слова повтори!" В тон, отрывисто и так же сквозь зубы, отвечает Костя: "Ваш-ше сиятельство! Все мы тут собрались, простые русские люди..." Слова заготовленной речи падают как ругательства, в раздражении оба расходятся в стороны. С воодушевлением исполняет "лаццо с речью" А. Бронников. От употребления напитка, весело булькающего в огромных бутылях, разбитной молодец становится еще развязнее и снова демонстрирует свое знание высшего света. Даже Татьяна не выдерживает: "Жили вы в Москве две недели, а всё знаете". "Да, видел. Да, знаю", - с довольной улыбкой хвастливо бормочет он. Снова пытается воспитывать его Зобнин, в ответ на что Костя ворчит: "Человек думает, как лучше, а вы ему голову грызёте... Дайте мне мысли мои организовать!" Вернее, последнее слово звучит как "обгарнизовать".

Мокей пытается заставить племянника подмести, их словесная перепалка с неизменным "повторением слов" переходит в ожесточенное перебрасывание половой щетки. Судя по несчастному виду вышедшего Быкова, прикрывающего картузом глаз, последний раз она попала явно не в Костю.

Наступившее на мгновение затемнение снова становится результатом неудачной возни сторожа со светом и мизансценически отделяет момент появления враждебной группировки. Размах и согласованность действий в массовых сценах - одни из сильных сторон труппы театра им. Луначарского - видны и в этой постановке Г. Лифанова. Впадающего в ярость Мокея с трудом удерживают Костя и Татьяна, и все же он бросается на Кичкина, тот отмахивается здоровенной палкой. Герои гоняются друг за другом, Мокей замахивается скамейкой. Быков, из-под ног которого в суматохе выбили стремянку, повисает на лампе. Из огромной бутыли, что была в руках у Типунова, льется мутная струя, ее жадно ловят ртами выскочившие невесть откуда оборванцы. Торопливо хлебает и Быков. Всеобщими усилиями ссорящихся разнимают и усаживают по обе стороны стола. "Надобно, дядя, обгарнизоваться", - пытается образумить Зобнина Костя. Любопытствующих прогоняют, и Типунов выступает в роли миротворца, объясняя, насколько выгоднее споров называться "Лесопромышленной компанией Зобнина и Кичкина". Но упрямый старик отстаивает свое право "стоять впереди", на что темпераментный герой А. Бобра реагирует новыми взрывами ярости, сопровождающейся уморительно-злобными гримасами: ему то "пальцы свело", то "глаза свело". И хотя А. Бобер использует типично свои, давно найденные приемы, в этом спектакле их не хочется называть "штампами", так к месту здесь это свирепо-комичное выражение лица, созданное хитро прищуренным глазом под причудливо изогнутой бровью, при том, что второй глаз дико вращается и устремляется к переносице...

Герой В. Полусмака не так горяч, но не менее упрям и непреклонен. Его маска - ехидный смешок. Титаническими усилиями Типунова согласие установлено. Иллюстрируя свои слова, Типунов с помощью Быкова затягивает "Эй, ухнем!" К их нестройному дуэту присоединяется разноголосый хор всех героев, сцена постепенно заполняется и другими, весомо звучит баритон "профессионала" - Семена. Враждующие купцы выпивают мировую, с аппетитом закусывают маринованными огурчиками (провизия в спектакле - настоящая). Герой А. Бобра многозначительно произносит: "Против судьбы все мы - дети малые!"

И на наших глазах застолье, балансируя на грани перебранки, прерываясь появлением странных личностей - отчаянного изобретателя Евстигнейки, желающего продемонстрировать "перпетуум", старухи Тарасьевны с прошением - переходит в конфликт соперниц.

Озабоченно повторяя французские слова, Марья прихорашивается, достав изящную шкатулочку-косметичку. "И нисколько вам это не поможет", - грубовато припечатывает Татьяна, воодрузив на свой край стола косметичку в несколько раз больше. Дамы язвительно прохаживаются насчет любовных похождений друг друга, и последнее слово остается за Марьей. "А вы кому пишете - "сладкий мой Колик"? - торжествующе восклицает бойкая девица. Ошарашенная Татьяна садится, губы ее начинают дрожать, а глаза - бегать. Она не может поверить в такое предательство. Пока расстроенная героиня И. Демидкиной борется с подступающими слезами, сцена снова наполняется скрывшимися ненадолго жителями Верхнего Мямлина. Костя и Типунов читают прошение старухи, а сама она, весьма карикатурного вида, трясущимися руками торопливо хватает со стола и тянет в рот и в карманы все, что видит. Ее оттесняют подоспевшие Костя и Зобнин. Под стол тем временем забрался и Евстигнейка. Это, как указывает автор, "личность растрёпанная, с безумными глазами". Таким его и играет молодой артист Владимир Крючков. Его длинные волосы всклокочены, лицо и руки украшают многочисленные синяки и порезы, одежда грязная и оборванная.

До поезда остается совсем мало времени, все суетятся. Выбежавший начальник станции призывает Быкова навести порядок и ненадолго оставляет его на сцене одного.

Сторож лениво приближается к столу, и вдруг лицо его озаряется довольной улыбкой, на нем появляется лукавое выражение кота, оставленного наедине с любимыми блюдами. Он торопливо наливает в свой стакан из всех бутылок, выпивает, радостно передергивает плечами и, облизнувшись, деловито расправляется с провизией по принципу "что не съем, то понадкусываю". Перед его сосредоточенным взором предстает забытая Татьяной косметичка. Здесь уместно вспомнить слова Э. Бентли из книги "Жизнь драмы", сказанные, правда, об анекдоте: "Главное - то ощущение, которое мы испытываем в момент, когда анекдот "доходит" до нас". На мгновение замерев и держа зал в радостном предвкушении, блаженно улыбаясь, под дружный хохот зрителей наш герой обмакивает в пудру вареное яйцо. Деловито жует, остается доволен. Затем складывает закуски про запас в свой картуз, надевает его и вдруг замечает самую большую бутыль. Пока он наливает себе "на посошок", из-под стола к нему замогильным голосом взывает Евстигнейка. Несмотря на все усилия Быкова, ему не удается выгнать упорного изобретателя. Услышав гудок приближающегося паровоза, сторож впопыхах заталкивает отчаянного парня обратно под стол. Со скрежетом, лязгом и клубами пара к платформе прибывает огромный, почти в натуральную величину, поезд. Из кабины высовывается мускулистый торс машиниста. Состав тормозит и останавливается, первым из него показывается персонаж, который в пьесе называется Нетрезвый пассажир (артист В. Савлуков). Из-за кулис доносится приветственное пение под гармонь. Перед нами в окружении оживленных жителей появляется принятый за князя немец Бубенгоф. Элегантный, в серо-голубом костюме, ослепительной шелковой жилетке, цилиндре и лакированных ботинках, важный и ничего не понимающий вначале, с брезгливо-презрительным "Что-о такой?" Эту роль исполняет з. а. АРК Борис Некрасов, который, к сожалению, недавно ушел из жизни. Его буквально стаскивают с перрона, каждый предлагает свой гостинец - каравай, икону, конторскую книгу. Но странная речь опешившего немца отрезвляюще влияет на встречающих, они недоуменно переглядываются, оставляют Бубенгофа в покое и устремляются к замешкавшемуся подлинному князю.

В его роли мы видим Евгения Журавкина. У Горького это "человек неопределённого возраста, лысоватый, хилый". В спектакле Г. Лифанова внешность Е. Журавкина спрятана за строгим песочного цвета костюмом, небольшой шляпой, очками, саквояжем и зонтом-тростью. Герой Журавкина робок, застенчив и неуклюж. Говорит он нерешительным тоном, смешно поджав губы, из-за чего в речи его появляется некоторая шепелявость.

Сюрпризы подстерегают его с первых минут: только сойдя на платформу, он наступает на половую щетку, которая втыкается в Зобнина. "Щеточку забыли!" - страшным голосом сообщает Мокей. Князь польщен теплой встречей: "Так простодушно, по-детски..." Бубенгоф не разделяет его восторга: "Они наступайт сапогом на пальцы ногов мне.... И тут есть крепкий запах..."

Приступив к князю с устрашающего вида хрустальным бокалом, едва стоящий на ногах Костя заплетающимся языком начинает воспроизводить отрепетированную речь. Его широкий жест сбил бы князя с ног, если бы мощную Костину руку не перехватил Кичкин. Под аккомпанемент Семена Зобнин с иконой в руках пускается в пляс, но Костю не остановить. Не беда, что "предков" он не отличает от "потомков", а князь боится показаться из-за его широкой спины - Костя упрямо продирается сквозь текст, периодически возвращая на прежнее место своих пытающихся ретироваться слушателей. Речь Кости в исполнении А. Бронникова чрезвычайно интонационно богата. Крошечный монолог из пьесы превращен в спектакле в одно из самых запоминающихся лацци. Вероятно, секрет неизменной комичности подобных номеров - абсолютная серьезность героев. И поэтому и вызывают их действия смех "не ради смеха", а от несоответствия гротескной сосредоточенности персонажей на таких, с нашей точки зрения, пустяках. Вот Костя встречает первое серьезное препятствие в виде "древних дворянских родов" (а может, дворов или дровов) и прибегает к помощи приготовленной бумажки (и тут же из своего кармана достает такую же Мокей). А впереди еще высший пилотаж - "тогда как когда так тогда" - который доставляет море радости и участникам, и зрителям.

Е. Журавкин и Б. Некрасов виртуозно исполняют свои лацци, связанные с поглощением излюбленного напитка хозяев. Князю наливают "можжевеловой", от которой он, поперхнувшись, теряет равновесие. С его головы едва не слетает шляпа, а глаза чуть не вылезают из орбит, что видно даже из-под оправы тонких очков. Изменившимся голосом он интересуется, из чего это сделано. Бубенгоф торопливо записывает рецепт. Но и "сопровождение маринованным грибом" оказывает на князя не меньшее воздействие: из ослабевшей руки падает вилка, глаза продолжают округляться. Мокей доволен произведенным эффектом, его пухлые руки описывают танцевальные па под звуки гармони. С готовностью открыв рот, любопытный и доверчивый немец, проглотив чудо-гриб, подскакивает и носится по сцене под всеобщий смех.

Кичкин и Типунов осторожно ведут и бережно усаживают дорогого гостя на "лучшие места". Все торопливо рассаживаются на деревянных скамьях, не заметив, что Бубенгоф оказывается на полу. Из правой двери ранее незаметно выехал рояль, за которым сейчас сидит симпатичная немолодая гувернантка (ее мы мельком видели при появлении группировки Кичкина), роль которой исполняет Екатерина Троценко - неизменный аккомпаниатор во всех спектаклях. Пришло время показать князю, на что способны в Верхнем Мямлине, и начинается своеобразный концерт.

И сейчас перед князем блистают певческим мастерством героини О. Лукашевич и И. Демидкиной, вспомнившие, что они не только - привлекательные женщины, призванные свою красоту продемонстрировать, но и недавние соперницы. Марья с воодушевлением, широко улыбаясь, горделивой осанкой показывая нарядность платья и стройность стана, звонко затягивает: "В лунном сиянии снег серебрится..." Татьяне адресована и ее торжествующая улыбка, и демонстрация мощного дыхания на переливчатом "Вдо-оо-оль по дороженьке троечка мчится!" С отчаянно-разудалым "Динь-динь-динь", помахивая белоснежным платочком и поигрывая подолом, демонстрируя элегантные красные ботиночки на стройных ногах, Марья обращается к восхищенному князю. В восторге все обитатели Верхнего Мямлина, а князь, всем телом подавшись к прекрасной девице, уже готов подпевать. С таким же восхищением он взирает и на перехватывающую песенную эстафету Татьяну. Выпрямившись во весь свой немалый рост, глубоким грудным голосом она подхватывает песню и тяжеловато скачет, не отставая от Марьи.

На сцене - все больше людей, кажется, все жители городка собрались здесь и потихоньку уничтожают остатки провизии. Удалым переливом гармони Семен показывает переход к новым темам импровизированного "концерта", и на авансцене - дуэт виртуозов-ложкарей Типунова и Кичкина. Тонкие пальцы князя, к которому льнет Татьяна, отбивают ритм веселой мелодии на кожаном саквояже, а Марья лихо танцует "цыганочку". Забыв вражду, и Татьяна с очаровательной улыбкой на устах пританцовывает на месте. Далее следует лирический номер: с гротескным надрывом Семен запевает дождавшуюся своего часа "Ноченьку". Здесь С. Санаев продолжает использовать прием пародии. Как дети, рыдают пирующие слушатели. Его пение в столь же забавном ключе иллюстрирует подносящий ноты Зобнин: нотные листы тянутся бесконечным веером и рассыпаются по полу, и сам Мокей, запуганный нечеловеческими завываниями "певуна", тоже валится на пол. И он же не совсем пристойными частушками открывает череду исполняемого по просьбе князя "народного, чтоб со словами". Князь, от души радуясь, старательно записывает слова. С частушками поочередно после Мокея выходят Марья, Кичкин, Татьяна и Типунов. Являя собой интермедию между выступлениями, слева на авансцене лихо отплясывают Мокей и Нетрезвый пассажир.

Все участники немалой массовой сцены заняты делом - слушают, подпевают и пританцовывают, некоторые продолжают сосредоточенно поглощать продукты и выпивать. Камера показывает Бубенгофа на авансцене, с немым почтением и страхом взирающего, как пьет русский богатырь Костя "опасный для жизни напиток". С помощью этого же напитка вновь обмякшего было князя приводят в чувство и усаживают на скамейку, откуда он взирает на "широкий горизонт". Он по-прежнему окружен подчеркнутой всеобщей заботой. Мокей, норовя услужить, не замечает подвешенного Быковым к лампе ведра и падает замертво, налетев на него. Под аплодисменты зрителей незадачливый персонаж А. Бобра уползает за кулисы.

Наконец, князь вспоминает о том, что пора ехать, и на авансцене Бубенгоф твердит Кичкину про "лё-шадь" в радостной надежде, что ее все же дадут. Купцы не понимают его, отодвигают и отталкивают, дюжий молодец Костя думает, что так немец называет свое имя, и худощавый невысокий человечек неприкаянно мечется в чужом ему обществе. Недавно, когда Б. Некрасов еще был жив, но по болезни не мог играть, в этой роли я видела молодого артиста А. Красноженюка. Наверное, ему придется очень долго преодолевать знаменитую "лё-шадь" Бориса...

Но наступает неизбежное. Под едва слышный аккомпанемент заунывного пения князь объявляет купцам, что "весь лес запродан". Он и Бубенгоф испуганно жмутся в угол и переговариваются на ломаном немецком. В наступившей тишине с лязгом и грохотом отъезжает поезд, но никто на него не реагирует, и только опомнившийся Нетрезвый пассажир в отчаянии пытается его догнать. Бубенгоф беспомощно и трогательно пытается объяснить рассерженным и огорченным купцам, точно неразумным детям, что "есть лес - нет лес" и "это есть моя, всю его купиль". Заливаясь недобрым смехом, Костя подводит итог: "Вот и обгарнизовали промышленность туземного края!"

Интересно решен в спектакле и момент, когда к вновь вышедшему князю прорывается-таки Евстигнейка. Благодаря помощи немца Свирь-Мокшанский догадывается наконец, что за "перепетум" ему хотят показать. И чумазый в результате неудачной "фотосессии" Быков устанавливает на опустевшем столе странное сооружение - колесо с ковшами и гирьками. С металлическим звоном оно вращается в наступившей на минуту полной темноте, от него летит сноп искр, во все горло надрывно запевает Быков. А когда свет снова включается, мы видим лежащего на столе сторожа вместе с развалившимся творением Евстигнейки, потерянно бродят по сцене герои спектакля, а бедняга немец все требует "лё-шадь". К его изящному пиджаку Типунов прицепил, словно поводья, белое полотенце. А цилиндр мы вскоре обнаружим на растрепавшихся кудрях Кости. Обозленные жители Мямлина наступают на князя, а он, пятясь от них, продолжает бормотать слова оправдания и, простившись, трусливо скрывается. Если вдуматься, понимаешь, как причудливо переплелись в постановке Г. Лифанова действия римской ателланы - предвестницы commedia dell'arte. Вроде персонажи-типы и узнаваемы: Болван (Зобнин), Хвастун (Костя), Старый дурак (Кичкин) и Ловкач (Типунов), а на деле-то Ловкачами оказываются князь и Бубенгоф!

Неуловимо меняются ритмы спектакля и царящее на сцене настроение - от удали к опустошенности. Снова щебечут невидимые птицы. За опустевшим столом, повесив головы, сидят Костя, Типунов и Кичкин. К ним присоединяется притихший Зобнин. На скамейке справа - Марья и Татьяна. Они грустно напевают вполголоса и обсуждают невежливое поведение князя, тяжело вздыхая о женской доле. В ногах их безмятежно спит Федя - Нетрезвый пассажир. Мокей отправляет Костю позвать всех к столу, чтобы доесть оставшееся угощение. Герой А. Бронникова вальяжно ступает, помахивая куриной ножкой, на голове его - цилиндр Бубенгофа, шея кокетливо обмотана полотенцем, словно шарфом.

За столом собираются все. Приносят Семена, в обнимку с Марфой идет Костя, несет свой "перепетум" Евстигнейка. Окинув отеческим взглядом собравшихся, Мокей поднимает стакан и провозглашает: "Эх, братья, не везёт нам, не за нас судьба"...

Пьеса Горького заканчивается этими словами Мокея, но окончание спектакля - иное. Я видела его неоднократно, но каждый раз не могу уловить момент, когда наступившее вслед за произнесенным финальным тостом веселье перерастает в ожесточенную, виртуозно-комичную схватку. Драки в этом спектакле поставлены артистом Ю. Корнишиным.

Заливается гармонь Семена, двусмысленные частушки исполняют Татьяна, Типунов и Марья. Типунов аккомпанирует на ложках, все танцуют, и только Зобнин и Кичкин продолжают с горестным видом сидеть за столом. Поют частушки также Быков и Марфа. Все изменяется в считанные минуты. Вот Семен вскакивает на стол, и музыка меняет свой характер - в ней звучит нарастающее, волнообразное напряжение. Движения танцующих становятся замедленными, это еще танец, и в то же время он уже напоминает драку. Кажется, ее завязывают все-таки Костя с Евстигнейкой. Следует несколько взаимных ударов. Отлетев, Евстигнейка наскакивает на безучастного Зобнина. Его снова оттаскивает Костя и методично припечатывает головой о клавиатуру появившегося рояля. Молодой изобретатель вырывается, проскальзывает по столу под ногами у продолжающего играть Семена и, картинно взмахнув руками, рушится на пол на авансцене. Возле неподвижно сидящего Кичкина тоже образуется группа дерущихся, и, наконец, в драку, как в танец, вовлечены все. Весело и отчаянно звучит музыка, темп ее нарастает, в такт взлетают длинные волосы актеров. Завораживающая гармония есть в этом зрелище. Удары ритмичны, кто-то уже размахивает скамейками. Лежа, танцует разбуженный Федя (бывает, что шнурки его ботинок актрисы связывают вместе, и от этого его движения особенно напоминают опрокинувшегося жука). Встают из-за стола и с недоумением глядят на вакханалию Зобнин и Типунов. На заднем плане - перроне - играет на гармони Семен, и, размахивая руками, отплясывают дамы. Свет кажется синим, и от этого происходящее напоминает какую-то фантасмагорию. Снова в клубах пара выезжает локомотив. Раскрыв зонтик, крадется князь.

На сцене появляются все участники спектакля и стройно затягивают печальную песню. В их действиях - облегчение честно потрудившихся и уставших людей. Уносят скамьи, весь реквизит составляют на стол, и он уезжает за кулисы. Обнявшись, парами медленно уходят. Справа появляется Бубенгоф и присаживается на лесенку, ведущую вниз с перрона. Быков меланхолично подметает. Он подходит к своей незабвенной лампе и вносит последний штрих - продевает метлу в проволочную петлю. Свет включается, довольный парень удаляется с чувством выполненного долга.

Бубенгоф с полным стаканом приближается к авансцене и, зажмурясь, решительно выпивает. Камера показывает его крупным планом, и кажется, что перед нами сейчас не столько персонаж, сколько сам артист в своеобразной роли "от автора". Добрая и светлая улыбка озаряет лицо Б. Некрасова, он обводит зрителей ласковым взглядом. Пересматривая видеозапись спектакля сейчас, чувствуешь особенную боль, понятную всем, кто его знал. Его герой запевает по- немецки песню про Августина, и сцену снова заполняют все участники. Теперь они исполняют другую лирическую песню ("Шел бы я вечером поздним"), С. Санаев аккомпанирует на бубне, Ю. Корнишин - на неизменных ложках, а В. Крючков - на балалайке, которая затем переходит в руки А. Бронникова. Солируя в пении, актеры попарно выходят на поклон, продолжая танцевать. Проплывают актрисы, помахивая платочками, и Анатолий Бобер завершает пение финальным мощным аккордом.

Но и это еще не конец. Дождавшись окончания аплодисментов, на авансцене появляется С. Санаев и, медленно постукивая бубном, запевает еще одну песню, о дорожке. Ему вторит красивый тенор А. Бобра, все актеры выстраиваются на авансцене и подпевают на разные голоса. В зале в это время происходит свое шуточное действие: молодые актеры С. Глинка (Марфа), А. Порываев и Е. Семенова выносят подносы с рюмками, полными настоящей водки. А темп песни все ускоряется и ускоряется, все быстрее постукивает бубном С. Санаев, а Ю. Корнишин - ложками, актеры отбивают ритм ногами, а А. Бобер неистово хлопает в ладоши. Ему вторит зал, но закончить в заданном темпе удается не всем. И зрители расходятся, унося мощный энергетический заряд и детскую радость...